Грустная быль из прошлого
Зенина Тамара Аркадьевна довольно рано овдовела и жила с единственной дочерью, двенадцатилетней Юленькой, очень милой и послушной девочкой.
В свои тридцать лет она продолжала оставаться необыкновенно красивой женщиной, к тому же слыла богатой, и к ней, разумеется, сватались…
Но Зенина решительно всем отказывала, и в свете уездного общества объясняли это по-разному. Одна говорили, что она обожала своего мужа и поэтому продолжает хранить ему супружескую верность. Другие видели главную причину в дочери, которую Тамара Аркадьевна очень любила и не хотела омрачать её душу новым замужеством.
* * *
…Но через три года в их городке, ради удобства будем называть его N-ском, вдруг появился новый присяжный поверенный, некто Брусилов Олег Петрович, который сразу же обратил на себя внимание тамошней публики. Он был образован, умён, красноречив. О его блестящих выступлениях на самых громких процессах много писали в газетах и говорили далеко за пределами провинциального городка.
Красавец и сердцеед Брусилов в свои тридцать четыре года был ещё холост и поэтому находился в центре внимания всех городских прелестниц на выданье. В кулуарах N-ска уже не один раз обсуждали некоторые его похождения, но шли разговоры и о том, что Брусилов намерен в скором времени жениться и приглядывает себе невесту.
Много раз слышала о нём и Тамара Аркадьевна Зенина, но эти разговоры не вызывали у неё даже малейшего интереса. Так было до тех пор, пока их не познакомили на одном из благотворительных вечеров. Зенина запомнила восхищенный взгляд городской знаменитости, брошенный на неё перед тем, как он поцеловал ей ручку.
С этого времени она стала думать о нём и с большой охотой посещала не только благотворительные вечера, но и званые обеды, на которых мог бывать Брусилов. Они нередко подолгу беседовали, о чём придётся, и однажды случилось так, что они вольно или невольно уединились, и Олег Петрович с большим чувством сказал:
- Тамара Аркадьевна, не примите это за легкомыслие, но я всё время думаю о вас…
Зенина немало удивилась его словам и не без укоризны молвила:
- Олег Петрович, скажу вам откровенно: я очень озадачена вашими намёками. Могу я знать, чем вызвано такое повышенное внимание к моей скромной особе? Кажется, я не давала никакого повода…
- Тамара Аркадьевна, повод подаёт мне ваша красота, ваше необыкновенное обаяние. Я полюбил вас с первого взгляда! – вдохновенно продолжал Брусилов, и Зенина его прервала:
- Полноте, полноте! Зачем я вам? За вас с радостию пойдёт любая барышня!
Однако Олег Петрович на этом не успокоился; он сказал, что с нею не сравнится ни одна барышня, что она лучше всех на свете, и что он уедет воевать на Кавказ, если она не ответит на его чувство.
По виду Тамары Аркадьевны никак нельзя было сказать, что её взволновало это признание, но дома она потеряла покой…
Через месяц Зенина должна была признаться себе, что тоже любит Брусилова. Разумеется, что Олег Петрович быстро почувствовал перемену в настроении благородной дамы и не замедлил сделать ей предложение, которое было принято. Они поженились и зажили очень счастливо.
Тамара Аркадьевна переживала вторую молодость, но если сказать, что она любила мужа, то это будет только частью правды, ибо то, что с нею происходило, называлось и называется жаром любви.
Первая брачная ночь с Олегом Петровичем поразила её новизной интимных отношений. Ей было удивительно, что она до сего времени не познала всех тайн алькова, и радовалась, что ей теперь открылась эта вершина любви, это ни с чем не сравнимое наслаждение души и тела…
Теперь в уездном городке поговаривали, что Зенина по-настоящему расцвела только после второго замужества, и все находили её более соблазнительной, более загадочной и даже несколько пикантной, когда она появлялась в свете вместе с Брусиловым.
Почти целый год Олег Петрович был без ума от своей жены и носил её на руках; он был весел, полон энергии, и в их доме постоянно царила жизнерадостная атмосфера. Не могла нарадоваться на свою мать и её дочь, шестнадцатилетняя красавица Юленька, которую к тому времени уже выводили в свет, и она однажды сказала:
- Маменька, я смотрю на вас и Олега Петровича: вы оба такие счастливые! Мне кажется, что вы ещё никого не любили так сильно, даже моего папеньку.
- Юленька, твоего папеньку я тоже очень любила, и я не виновата в том, что он нас покинул, - заметила ей Тамара Аркадьевна.
- Бог с вами, маменька, вы не подумайте, что я осуждаю вас как-то. Наоборот, я радуюсь вашему счастью и даже немного завидую. Олег Петрович и вы просто созданы друг для друга, - восклицала Юлия.
Тут надо сказать, что Тамара Аркадьевна уже несколько дней была не в себе, беспокойство поселилось в её душе с началом гастролей губернского театра. Именно с тех пор Олег Петрович начал задерживаться на коллегии и поздно приходить домой. Мало того, он стал сумрачен, холоден и не прикасался к ней ночью.
В другое время Тамара Аркадьевна не придала бы большого значения словам дочери, и их разговор на том бы и закончился. Но она была в плохом настроении и тут же напустилась на Юленьку:
- Юлия, о какой такой зависти ты говоришь? Тебе всего шестнадцать лет, и в твои годы даже думать об этом не пристало! – выговаривала она дочери, но в то же время не могла не заметить, как выросла Юлия. – В её ладной фигурке уже присутствовало всё необходимое для того, чтобы она однажды воспылала ярким чувством к противоположному полу.
- Маменька, я и не думаю ничего такого; я, наоборот, хотела сделать вам приятное, - обиженно молвила Юленька, и Тамара Аркадьевна пожалела, что наговорила ей лишнего…
Через несколько дней Зенина и вовсе упала духом, так как Брусилов перестал появляться дома. Его исчезновение совпало с окончанием театральных гастролей. С того времени по городу поползли неприличные слухи, и до неё донеслось, что её супруг «потащился» следом за молоденькой актрисой Ириной Платовой.
Это уже было выше её сил, и ей казалось, что она не переживёт такого предательства. Тамара Аркадьевна с нетерпением ожидала возвращения Олега Петровича; она хотела, во что бы то ни стало с ним объясниться; хотела высказать ему всё то, что накипело у неё на душе за последнее время…
Но время шло, и в этом ожидании пролетело два месяца. Теперь Зенина готова была простить Брусилову всё что угодно, лишь бы он вернулся домой. Но Олег Петрович будто канул в воду, и Тамара Аркадьевна неожиданно слегла. Она всё время смотрела в какую-то одну точку на потолке и никого не желала видеть.
- Маменька, но вы скушайте что-нибудь! Разве можно так-то убиваться? – умоляла её Юленька.
- Уйди… - мрачно отвечала Тамара Аркадьевна, но Юленька не уходила и помногу часов проводила возле её кровати. А когда ей однажды подумалось, что маменька серьёзно больна, она тут же отправила Ермолая (их старого и вечного слугу) за земским врачом Каретниковым, который и не замедлил явиться.
- Ну, и что же здесь происходит? Почему вдруг заболела самая красивая женщина в городе? – «проскрипел» старенький доктор, едва переступил порог.
– Я абсолютно здорова, и вас зря побеспокоили, - ворчливо отозвалась Зенина и нехотя повернулась на другой бок – лицом к доктору.
- Отчего же вы лежите и перестали кушать?
- И из этого следует, что я больна?
Каретников заметил ей, что она может потерять силы, если не будет есть, и к ней непременно заявится чахотка. Но Тамара Аркадьевна сказала, что пускай «заявится», и что ей лучше знать, как и что делать. Но доктор невозмутимо продолжал:
- Почтеннейшая, как бы там ни было с вашим здоровьем, я обязан вас послушать. Немедленно поднимитесь и сядьте на кровати!
- Ещё чего, Николай Иванович! В своём ли вы уме? У меня нет никаких жалоб, и вы понапрасну тревожитесь, - препиралась больная.
Но земский врач не отступался; он непременно хотел её послушать, и в конце концов Тамара Аркадьевна сказала ему, что у неё совсем не то, что он думает, и что вся её болезнь заключается в том, что ей грустно, что ей тоскливо, несносно и что это само собой пройдет.
Дело закончилось тем, что Зенина прогнала Каретникова, и он ушёл ни с чем…
На следующий день Юленька заметила, что её мать уже не открывает глаз и лежит вовсе неподвижно. Она очень встревожилась и спросила:
- Маменька, что с вами?
- Ничего… Разве ты не видишь, что я хочу спать? – был ответ.
- Но сколько можно спать, маменька? – простонала Юленька.
- Доченька, я очень прошу тебя, оставь меня в покое, - сказала Тамара Аркадьевна, и в её голосе прозвучало крайнее недовольство.
Юленька тотчас убежала в свою комнату и, упав ничком на кровать, долго плакала. Она предчувствовала беду, но не знала, куда ещё можно обратиться после Каретникова.
На другой день Юленька пробудилась очень рано и сразу же поспешила к матери. Но едва она вошла в её комнату, ей стало страшно, - её родительница лежала на кровати без признаков жизни, и её лицо покрывала мертвенная бледность…
- Маменька, - испуганно позвала дочь, но тут же громко закричала: - Маменька, вы спите? Ма-мень-ка! – Однако ответом было молчание.
Отскочив от кровати Юленька бросилась вон из комнаты и как угорелая ворвалась на кухню.
- Глафира! Глафира! – закричала она диким голосом. – Маменька не отвечает, как умерла вроде! – Юленька дико вращала зрачками, ломала себе руки и бегала из угла в угол…
Наконец все трое: Ермолай, Глафира и Юленька вошли в комнату Зениной, и остановились возле её кровати. Пожилая кухарка потрогала рукой холодный лоб барыни, потом задрала ей одно веко, и все увидели её безжизненный зрачок.
- Никак померла сердешная. Всё в руцех твоих, Господи, прости её прегрешения вольные и невольные. – Глафира и Ермолай по три раза осенили себя крестным знамением; при этом кухарка всхлипнула, а потом и вовсе завопила: - На кого ты нас покинула, барыня ты наша ненаглядная? Куда мы пойдём теперь-то?
- Нет, нет! – не своим голосом закричала Юленька; далее она, обливаясь слезами, уронила голову на неподвижное тело матери и обняла его руками.
Каретников, весьма огорошенный известием о внезапной кончине Зениной, тщательно её обследовал, но ни пульса, ни каких-то других признаков жизни не обнаружил. После того, как подслеповатый доктор приложил к её губам зеркальце, а потом поднёс его к самому носу и посмотрел на его поверхность, он сказал:
- Она скончалась, но это совершенно дикий случай! Этого не может быть, и в то же время все признаки смерти налицо. Не помню аналогов, совершенно не помню…
Уже на другой день съехались почти все родственники Зениной и Брусилова. Неожиданно появился и он сам, и никто этому не удивился. Олег Петрович подошёл к падчерице и скорбно молвил:
- Крепись, Юленька… Видно, так было нужно Господу. Я будто чувствовал – рвался домой!
- Олег Петрович, завтра маменьку зак… копают. Это невоз… зможно! - припав к его груди рыдала Юленька.
- Успокойся, возьми себя в руки. Рано или поздно все там будем, - ровным голосом молвил Брусилов. Под тенью траура Юленька выглядела значительно старше, и он искренне пожалел падчерицу.
…Хоронили Зенину при огромном скоплении горожан. После отпевания в церкви служили панихиду на кладбище. Пришло время последнего прощания. Брусилов поцеловал жену, и его плечи несколько раз содрогнулись. Потом надолго припала к матери Юленька и повторяла, как заведённая одно и то же: «Маменька, маменька… Как же вы… зачем вы…» - Её еле-еле оторвали от гроба и под руки отвели в сторону.
Потом длинной вереницей подходили родственники, близкие знакомые и просто горожане, хорошо знавшие Зенину, как попечительницу богоугодных заведений. Некоторые из них негромко выражали своё удивление: «Господи, лежит, как живая!» - «Даже смерть бессильна против красоты!» - «Невозможно поверить – в расцвете лет!»
…Богатые поминки затянулись: люди всё шли и шли. Последними сели за столы родственники и, поминая добрыми словами покойницу, в то же время утешали её близких:
- Олег Петрович, мужайтесь, вам никак нельзя раскисать!
- Юленька, Юленька, ну сколько можно? Слезами маменьку не воскресить!
- Олег Петрович, берегите нашу Юленьку. Теперь вы у неё – один, - говорили Брусилову, и он отвечал, что не оставит Юленьку, и что она будет жить как у Христа за пазухой…
Было уже поздно, когда убрали столы и навели порядок в доме. Родственники начали расходиться, и последней ушла прислуга.
Брусилов, смежив веки, полулежал в кресле и думал о разном; в том числе и о том, не пристроить ли Юленьку к своему шурину, об этом у них был разговор накануне. Олег Петрович происходил из разночинцев, и он понимал, что не сможет дать Юленьке то, что она заслуживала, как дворянка. К тому же нужно было думать о её будущем и выводить в свет. Могли свалиться на его плечи и другие заботы. В то же время Брусилову почему-то не хотелось расставаться с падчерицей; что-то в нём противилось, эдакое, с душком, и когда он понял, что именно, то покраснел лицом и застыдился своих мыслей. Да-да, ему вдруг пришло в голову, что Юленька может однажды полюбить его, и тогда он на ней женится. В жизни такое случалось. Не так давно в его практике был случай, когда отчим женился на падчерице вскоре же после смерти своей жены. Он даже запомнил фамилию этого мещанина.
«Нет-нет, глупости!» - отмахнулся от несуразных мыслей Олег Петрович и тут же вспомнил о своём последнем увлечении. Известная актриса Ирина Платова, чьё имя не сходило с афиш во многих городах России, покорила его с первого взгляда. Это было большое чувство, и он потерял голову. Но, в конце концов, пришло отрезвление, и он понял, что Ирина – такая же ветреница, как и все представительницы её профессии.
Брусилов очнулся от размышлений, потому что в залу вошла Юленька, бледная, потерянная, глубоко несчастная. Она безучастно посмотрела на отчима, затем подошла к столу и налила себе воды из графина. Отпив несколько глотков, Юленька оставила стакан на столе и, еле волоча ноги, подошла к большой свадебной фотографии матери и отчима. Юленька долго смотрела на неё, и когда её плечи затряслись от рыданий, Брусилов оставил кресло и подошёл к ней.
- Юленька, однако, уже будет плакать! Ну, сколько можно? Давай утрём твои глазки, моя драгоценная девочка, - он осторожно взял её за плечи и повернул к себе: - Я всегда буду с тобой, потому что я тебя очень люблю…
Но Юленька была безутешна и, обливаясь слезами, как в забытьи повторяла почти одно и то же: «Маменьке там плохо… У неё холодно…»
- Голубушка ты моя нежная, этого уже не поправить – продолжал ворковать приятным баритоном Олег Петрович.
Ласковые слова ложились на её душу бальзамом. Юленька благодарно посмотрела на него сквозь слёзы и, сотрясаясь от рыданий, уронила ему на грудь свою головку. Отчим почувствовал волнение. Нет, не однажды заглядывался он исподтишка на молоденькую падчерицу и мысленно раздевал её донага. Олег Петрович шумно проглотил набежавшую слюну и подумал: «Вот он, единственный случай, другого такого не будет! Пожалеть, обласкать, и её израненное сердце станет твоим!» В то же время другой голос подсказывал ему, что этого ни в коем случае нельзя делать; тем более, сейчас, когда рассудок барышни замутнен страданиями и горечью утраты…
Но Юленька продолжала плакать у него на груди, и первый голос, явно принадлежавший сатане, почти кричал: «А завтра будет поздно! Это тебе не мещанская дочь Пелагея Кудашкина. Очухается, и к ней не подойдёшь даже на пушечный выстрел!»
Брусилов немного отстранился от падчерицы, посмотрел на её залитое слезами лицо, в её глаза, которые смотрели на него, но не видели его, и начал покрывать осторожными поцелуями её мокрое личико…
Состояние Юленьки едва ли было вменяемым, и ей не казалось, что это уже плохо и переходит известные границы. Она перестала плакать и подставляла для поцелуев и личико, и шейку, и всё другое, не отдавая себе отчёта в том, что в эту минуту совершается дурное дело. И когда он поднял её на руки, как ребёнка, ей подумалось, что это так и нужно, и до её сознания не сразу дошло, что он отнёс её в свою комнату…
Брусилов знал, как и куда целовать, чтобы у молоденькой девы зашёлся дух. И когда она почувствовала, что его ласки проявляются самым странным и даже непозволительным образом, было поздно. «Он отчим, и ему лучше знать, что правильно в этой жизни, а что – нет», - отдалённо подумала Юленька и допустила его к девственному лону.
Но опытный прелюбодей был терпелив и не налетел на сомлевшую падчерицу как молодой петух. Он хорошо знал природу женщины, и его «манипуляции» приводили Юленьку в трепет. Она то замирала от страха, когда к её промежности прикасалась какая-то «жуткость», то желала её приближения, когда она вдруг терялась. Наконец ей стало несносно, и её руки сами собою обвились вокруг шеи мужчины.
Юленька уже не совсем понимала, что происходит, какое «естество» ласкает её в глубине её нежного лона, и почему она вся трепещет из-за этой неудержимой и такой удивительной «пляски»...
* * *
После похорон Зениной прошло три дня… В то утро, как всегда, раньше всех появился в доме Ермолай и затопил печи. Потом подошла Глафира и начала убираться в комнатах. В это время Глафире послышалось какое-то бормотание в спаленке барышни, и она, подумав о том, что девочка нездорова, решила проведать свою любимицу.
Но, войдя в её комнату, пожилая женщина обмерла… Юленька, укрытая до подбородка простыней, лежала на своей кровати, и было совсем непонятно, что с нею, а рядом на стуле (Господи, спаси мя!..) сидела барыня Тамара Аркадьевна, и её глаза отсвечивали сатанинским блеском. Обнаружив эдакое диво, Глафира попятилась назад и мгновенно исчезла.
Уже на крыльце она столкнулась с Ермолаем и, промычав ему нечто невнятное, припустила во всю прыть, совершенно несвойственную её годам – одному Богу известно куда…
В этот же день по городу поползли невероятные слухи о том, что покойная Зенина продала свою душу дьяволу, и все верили – разве это удивительно при такой-то красоте! Говорили, что каждую ночь она выходит из могилы и, раздев свою дочь донага, припадает к её нежной шейке. Зенина – вампир! Кто бы мог подумать!
Городской голова, человек глубоко набожный и суеверный, вызвал к себе исправника. Очень скоро пристав и два урядника побывали на кладбище, но, убедившись в том, что могила Зениной находится в надлежащем виде, поехали посмотреть, всё ли в порядке в её доме. Прежде всего, они нашли неладное в том, что в одной из комнат была полностью вынесена рама. Пристав вошёл в дом, а урядники стали копаться в стёклах. Осматривая подряд все комнаты, страж порядка дошёл до спаленки Юлии и, оттолкнув от себя дверь, остолбенел…
На кровати лежала дочь Зениной и как будто спала. В то же время рядом с ней, и в самом деле, сидела Тамара Аркадьевна, или кто её знает, кем она теперь была. Но пристав отчётливо уловил, как от неё исходил запах тлена. Попятившись назад, он захлопнул дверь и поторопился убраться из проклятого дома.
В конце дня в городской управе собрались чиновники самых высоких рангов, при этом были приглашены и настоятели трёх православных церквей. Обсуждался невероятный инцидент. Речь шла о Зениной, довольно известной особе, дворянке и очень красивой женщине, которая шесть дней тому назад скоропостижно скончалась и была погребена по христианским обычаям на городском кладбище. И вдруг Зенина (или её призрак) появилась в своём доме и с тех пор сидит рядом с дочерью, которая или жива, или мертва – никто толком не знает. Прислуга, разумеется, разбежалась, и бесследно исчез её муж…
После долгих словопрений было решено: «Зенину, или её призрака, взять под стражу. В камере, где она будет содержаться, отслужить молебен и освятить стены. У дверей назначить усиленную стражу, в составе которой должно присутствовать лицо с духовным саном. Обо всём случившемся немедленно донести губернатору и в епархию…»
Вскоре же урядники явились за привидением, но оно тут же взмолилось и почему-то стало просить о том, чтобы не торопились с похоронами её дочери. Но запах тлена исходил именно от её дочери, а сама вампирша ничуть не смердела и ничуть не боялась дневного света. Это было странно, но чёрт её разберёт эту нечистую силу; пусть посидит в святом месте, авось не выдержит и явит свою подлинную сущность.
Через два дня приехал важный сановник из Твери, и вампиршу вызвали на первый допрос. Оставшись с женщиной один на один, тот улыбнулся и доверительно сказал:
- Я Невзоров Роман Васильевич. Сразу скажу вам, что в отличие от других, ни в каких вампиров не верю. А теперь спокойно расскажите мне о том, что с вами приключилось…
- Я очень рада, Роман Васильевич, что вы не принимаете меня за привидение. Безусловно, я расскажу вам всё по порядку. Только очень прошу вас: не перебивайте меня и не задавайте мне вопросов, пока я не закончу, ибо я очень слаба, и у меня кружится голова…
* * *
Внезапно пробудившись от глубокого сна, она почувствовала себя совсем здоровой и сладко потянулась, как вдруг ощутила, что находится в очень ограниченном пространстве. Сначала пришло удивление, затем Зенину охватил дикий ужас, и из её груди вырвался отчаянный вопль. Что случилось? Почему она оказалась в гробу? Не снится ли ей страшный сон?
Но постепенно прояснялось сознание, и становилась понятной причина трагедии. Она вспомнила, как была угнетена предательством мужа и желала только одного – забыться. Она искала душевного покоя в джайнизме и нашла. Погружение в нирвану стало её привычным занятием. Теперь Тамара Аркадьевна чётко осознавала, что произошло. Не зная правил, она довела себя до абсолютной отрешённости, и это привело к летаргическому сну.
Отчаяние нарастало, безумно хотелось жить, и Тамара Аркадьевна стала молиться Богу. Она просила его о спасении, обещала ему отойти от мирских страстей и остаток своих дней провести в покаянии. Но после её молитвы чуда не произошло, и она завозилась в гробу: сначала уперлась руками в его крышку, а потом стала стучаться в неё как в какую-нибудь дверь, при этом заливалась слезами и безрассудно взывала о спасении…
Наконец женщина выбилась из сил и замерла в полном изнеможении. У неё уже побаливали виски, и ей всё труднее становилось дышать. Но в наступившей тишине, Тамаре Аркадьевне послышалось, как высоко над нею шуршат и осыпаются комья глины. Сначала она подумала, что это галлюцинация, но затем поняла, что не ошиблась, - наверху явственно орудовали лопатой. «Господи, ты услышал мои молитвы!» - со слезами на глазах прошептала Зенина, но тут же встревожилась и подумала о том, что это может означать другое. Могли, например, устанавливать памятник на её могиле или копать могилу рядом. Кому взбредёт в голову отрывать покойника? Радостного оживления Тамары Аркадьевны как не бывало, и она закричала во всю мощь своих лёгких о том, что она живая и что к ней нужно придти на помощь. Она едва не оглохла от собственного крика и снова прислушалась. Наверху по-прежнему ковыряли лопатой землю, Это подавало ей маленькую надежду, но у неё кружилась голова, постукивали в висках «молоточки», и когда она пыталась вздохнуть поглубже, её лёгкие пронизывала острая боль. Однако теперь она отчётливо слышала лопату, вонзавшуюся в землю где-то рядом, а через минуту-другую ей стало легче дышать. Вдруг шевельнулся гроб, и у женщины потекли из глаз счастливые слёзы. Ей очень хотелось позвать людей и сказать им, что она жива, но у неё не было для этого сил.
Гроб уже подрагивал оттого, что на нём кто-то топтался, отгребая вокруг крышки землю. Но вдруг Тамара Аркадьевна снова затревожилась; ей показалось странным, что над нею не слышно голосов. Это могло означать разное. Её «спасателем» вполне мог оказаться кладбищенский мародёр, и она решила не подавать признаков жизни, пока это будет возможно.
Наконец в щель проникло лезвие небольшого топорика, заскрипели гвозди, и в её тесную обитель хлынул свежий воздух. Зенина сделала несколько жадных глотков: надышаться, а потом затаить дыхание. Наконец её таинственный спаситель открыл гроб. Несколько секунд хватило ей, чтобы окинуть взглядом фигуру человека и увидеть сияющие звёзды. Он стоял в профиль и пристраивал крышку гроба у стенки могилы, чуть наклоняя её в угол. В яме было достаточно сумрачно, и она решила, что можно не остерегаться и потихоньку дышать. Приоткрыв веки, она наблюдала за мужчиной, и вдруг узнала его. Да, несомненно, это был завсегдатай всех похорон некто Кобылин. Его знали, к нему привыкли и обращались за услугами, когда кто-нибудь умирал. Этот же человек вместе с другими могильщиками закапывал её мужа. Но с некоторых пор пошла о Кобылине дурная слава. Якобы кто-то видел его ночью около одной разрытой могилы, и случайный свидетель рассказал об этом в городской управе. Днём на погост выехал пристав, но свежая могила, в которой накануне похоронили молодую женщину, оказалась в полном порядке. Как бы там ни было, но с тех пор прилипло к Кобылину страшное прозвище «вампир», и именно он оказался её спасителем. Зенина продолжала наблюдать за могильщиком сквозь приспущенные веки, и когда он нагнулся, а затем стянул с неё саван, ей стало страшно. Она не успела опомниться, и понять что к чему, как дурно пахнущий смерд подсунул ей под ноги руку и, согнув их в коленях, присел на освободившемся месте. Тамара Аркадьевна на всякий случай плотнее зажмурила глаза, но вдруг почувствовала, как Кобылин сорвал с неё саван, затем задрал ей платье и начал осыпать поцелуями её колени и бёдра. В эту минуту Зенина поняла, что её откопал некрофил и что он собирается овладеть её телом. Спасительная мысль пришла в голову почти мгновенно.
- Что, Кобылин, ты решил попробовать ведьму? – раздался в могиле глухой голос, и Кобылин подскочил как ужаленный. – Между прочим, ты очень кстати, - продолжала Зенина. – Я как раз собралась лететь на луну, и мне нужна лошадка! – сказав это, она приподнялась на локтях и села, а Кобылин вдруг дико взвыл и стал безуспешно карабкаться наверх, потому что забыл о спущенной в могилу верёвке. При этом Тамара Аркадьевна отчётливо услышала, как в животе бродяги что-то заурчало, и в яме появился вовсе омерзительный запах. Наконец некрофил вслепую наткнулся на верёвку и кое-как выбрался наверх из-за дрожи во всех своих членах. Затем послышался топот его ног.
«Слава Господу! Теперь я спасена!» - подумала Тамара Аркадьевна и, не без труда поднявшись на ноги, тоже попыталась выбраться наверх при помощи верёвки. Но её усилия оказались тщетными, - нежные ручки воспитанницы Института благородных девиц для этого не годились. Однако первая неудача только прибавила ей энергии. Её мысли теперь работали предельно чётко, и она начала бороться за свою жизнь иначе. Прежде всего, она поставила на место крышку гроба и поднялась на неё. Затем она взяла в руки лопату и стала делать углубления в стене в виде лесенки. Её холёные пальчики еле удерживали тяжёлую лопату, но она, обливаясь слезами, продолжала упорно долбить глину…
Примерно через час Тамара Аркадьевна выбралась из могилы. Её ладони нестерпимо болели, и с них свешивались кровавые лоскутки кожи.
Но она была жива! Она дышала! Она смотрела на звёзды!
* * *
Разумеется, Зенина тут же решила идти домой. Кладбище было рядом с городом. Пройдёт какой-нибудь час, и она обнимет свою дочь. Но вдруг ей пришло в голову, что её появление в доме может вызвать переполох. Люди суеверны; она сама – такая же. Кто поверит тому, что покойник ни с того, ни с сего воскрес? В лучшем случае примут за привидение, в худшем – за вампира и снова захоронят, забив ему в грудь остро заточенный осиновый кол…
После долгих колебаний Зенина решила уехать в соседний город к Наденьке Рюминой, лучшей подруге по «альма-матер», и которой, должно быть, ещё не было известно о её «кончине». Она привела себя в порядок, насколько это было возможно в её положении, и направилась к железнодорожному вокзалу. У неё не было денег, и ей пришлось отдать за билет золотое кольцо, но уже рано утром она была в Павловске.
Наденька встретила её с огромной радостью, но очень удивилась её «наряду».
- Томочка, что с тобою приключилось? Эта одежда? Будто с того света явилась?
- Не говори…
И Зенина поведала ей во всех подробностях о своих злоключениях…
- Считай, что я, и в самом деле, пришла к тебе с того света.
- Ой, Томка! Я представляю, сколько ты пережила! – всплескивая руками, восклицала Надя, и у Тамары Аркадьевны не выдержали нервы.
- Наденька, это было так ужасно – проснуться в могиле! – всхлипнула она и, не совладав с собою, горько разрыдалась.
Рюмина обняла подругу и, как могла, её успокаивала:
- Томочка, всё уже позади. Не изводи себя…
- И всё из-за этого прохвоста! Господи, как я была слепа? Да он же обыкновенный бабник! Дорогой же ценой мне пришлось заплатить, чтобы прозреть, - молвила сквозь слёзы Тамара Аркадьевна.
Подруги долго обсуждали сложившееся положение, и Надя спросила:
- И что же ты думаешь делать дальше?
- Наденька, ты должна мне помочь! – продолжала Зенина. – Тебе нужно побывать у меня дома и подготовить Юленьку к встрече со мной. Расскажешь ей исподволь, как всё было.
Надя тут же изъявила желание ехать и не далее, как в этот же день, и они продолжали говорить о разном, в том числе и о том, что Юленька, возможно, не узнает гостью, ведь прошло столько лет, когда они виделись в последний раз.
- А ты, тем более, не узнаешь в ней прежнюю хрупкую девочку, - заметила Тамара Аркадьевна и утёрла платочком уголки глаз.
- Юленька уже барышня? Господи, как летит время! – удивлялась Надя. После обеда она начала собираться в дорогу и затем уехала на вокзал…
* * *
Надежда Рюмина благополучно доехала до N-ска и уже стучалась в квартиру Зениной. Ей открыла Глафира и, приняв у неё накидку, поведала о случившемся несчастье. Показав прислуге, что она очень потрясена смертью подруги, Рюмина спросила об Юленьке.
- Дома, дома наша красавица. Куда ей деваться? Да и барин вернулся, едва узнал о случившемся несчастье.
Услышав об этом, Надя несколько растерялась и почему-то решила, что прохвосту Брусилову не обязательно знать о том, что Тамара не умерла.
Наконец в гостиной появилась Юленька и сразу же признала гостью. Они обнялись, поцеловались, и она спросила:
- Тётя Надя, вы уже знаете?
- Да, Юленька, но я должна тебе кое-что рассказать. - Надя уже хотела исподволь поведать Юленьке о том, что её мать жива, но в это время вошёл Брусилов, и она осеклась. Затем повела разговор о другом. Юлия представила ей Брусилова, и они познакомились.
- До сих пор не могу придти в себя после смерти маменьки, - сказала Юлия и затем поинтересовалась, надолго ли приехала гостья.
Надя ответила, что ненадолго и уедет на следующий день, едва закончит с делами. При этом она удивилась тому, что Юлия не всплакнула при ней по матери и не вернулась к прежнему разговору. Надя не могла не заметить того, что с появлением в гостиной Брусилова, Юленька несколько напряглась и будто чего-то застеснялась. Они продолжали никчемный разговор, и чем далее, тем более Рюмина убеждалась в том, что Юленька ведёт себя очень странно. Она почему-то опускала глаза и густо краснела, когда к ней обращался Брусилов, и отвечала ему с некоторым замешательством. Надя продолжала наблюдать за ними, и ей очень не понравилось, как отчим смотрел на падчерицу – вовсе нескромно и с плохо скрываемым вожделением…
«Что бы это значило?» - подумала Надя и окончательно решила отложить основной разговор на следующий день, когда Брусилов уйдёт на службу, и они останутся вдвоём. Она поинтересовалась, как прошли похороны, много ли было народу, много ли было слёз, и при этом внимательно посмотрела на Юленьку.
Разговор продолжался около двух часов, и за это время Надя не один раз убедилась в том, что Олег Петрович к ней не расположен и поддерживает беседу только приличия ради.
После его ухода Юленька заметно успокоилась и несколько оживилась. Она непринуждённо отвечала на вопросы гостьи и даже всхлипнула, когда рассказывала о том, как прощалась со своей матерью на кладбище.
Прислуга уже собиралась домой, и Глафира постелила гостье в одной из комнат.
Вскоре же огромный дом успокоился, и наступила полная тишина. Рюмина лежала на своей кровати и долго не могла заснуть, - не давали покоя разные мысли. Она никак не могла понять, почему Юленька так легко переносит самую большую утрату; почему она рассеяна и почему она теряется в присутствии отчима. В голову настойчиво стучалась мысль о том, что барышня неравнодушна к Брусилову, но она старалась об этом не думать. Сна по-прежнему не было. Она ворочалась с боку на бок, и когда часы пробили полночь, решила считать до тысячи, чтобы уснуть. Счёт уже подходил к третьей сотне, и вдруг Надя услышала, как кто-то осторожно прошёл мимо, скорее прокрался в ту сторону, где находилась комната Юленьки. Затем она услышала, как коротко скрипнула дверь. Рюмина хорошо знала о том, что прислуга разошлась, и что в доме осталось всего три человека. Надя оторопела и попыталась убедить себя в том, что ей это послышалось. В то же время ей всё время казалось, что где-то разговаривают, и она, преодолев робость, покинула постель. Едва Надя выскользнула из своей комнаты, как её сомнения тут же рассеялись, - разговаривали в комнате Юленьки. «Господи, да он же у неё! Какой стыд!» - ужаснулась Надя и на цыпочках подошла поближе.
«Мы же не одни! Зачем ты пришёл?» – послышалось за дверью, и в голосе Юлии явно прозвучало отчаяние.
«Уже первый час, и она уже давно видит сны», - ответил Брусилов, и послышался смешок. Напряжённый диалог продолжался:
Юлия: «А вдруг она проснётся?»
Отчим: «Ну и что?»
Юлия: «Как ну и что? Неужели ты не понимаешь, что всё будет слышно?»
Отчим: «Едва ли… Дверь плотно закрыта…»
Юлия: «Но я точно знаю, что будет слышно!»
Отчим: «Откуда ты знаешь?»
Юлия: «Это неважно. Постой-постой, убери оттуда руки!»
Некоторое время было тихо, потом донеслась возня. «Олег, умоляю тебя, не надо!» - натужно просила Юлия, и шум борьбы продолжался. – «Ой! Вчера ты не был таким грубым. Ой-ой!» - После этого Наде послышалось ритмичное шарканье, и Юлия теперь молчала…
От негодования или чего-то другого Надю Рюмину сотрясала дрожь. Решение было принято немедленно, и она ушла к себе. Посмотрев на часы, поспешно оделась. Затем нетвёрдой поступью добрела до наружной двери и повернула ключ. Постояв в раздумье секунду-две, она вынула ключ из замочной скважины и положила его себе в сумочку.
…Утром Надя была уже у себя дома и рассказывала Тамаре обо всём, что узнала и чему нечаянно стала свидетельницей. Зенина слушала и ломала себе руки.
- Господи, я не переживу этого! Надюша, теперь ты убедилась, какое животное поселилось у меня в доме? Меня только опустили в могилу, и он тут же растлил мою девочку! Что делать? Что делать? – убивалась Зенина.
- За это ему обеспечена каторга! – уверенно сказала Надя.
- Это само собой разумеется, но этого ему мало. Он заслуживает моего проклятья, и он его получит! – сказала Зенина, и её глаза лихорадочно заблестели. Она была явно не в себе и до позднего вечера несла околесицу.
…На другой день Тамара Аркадьевна то проклинала Брусилова, и жалела Юленьку, то ругала их обоих и плакала. А вечером она вдруг засобиралась домой. Она уехала с последним поездом и к полуночи прибыла в N-ск.
Её особняк уже был погружен в темноту, когда Зенина покинула пролётку извозчика и подошла к парадной двери. Она попыталась открыть дверь своим ключом, который привезла ей накануне Надежда Рюмина. Но в скважине замка торчал другой ключ, и она прошла в сад, чтобы проникнуть в дом через чёрный ход. Тамара Аркадьевна была явно на грани нервного срыва и уже не могла себе представить, что может повлечь за собой её неожиданное появление в доме.
Видимо судьбе было угодно, чтобы она застала любовников в самый неподходящий момент. Дверь в комнату Юлии была открыта, и она услышала, как сотрясается кровать. Дождавшись тишины, она быстро вошла в спаленку, освщённую настенным бра. Увидев их рядом в «одеждах» Адама и Евы, она застыла на месте и пошевелила губами, пытаясь что-то сказать. Но прежде пришли слёзы, а затем на любовников обрушилось грозное проклятье…
Услышав голос Тамары Аркадьевны, Юленька подскочила так, будто её хлестанули крапивой. С положения «на четвереньках» она с ужасом посмотрела на мать, затем пробормотала нечто невнятное и, спятившись назад, прижалась спиной к стене. В ту же минуту мимо Зениной проскочил нагой Брусилов, а Юленька, вовсе перепугавшись из-за того, что осталась наедине с «привидением», посинела от страха и, пискнув как мышонок, повалилась набок.
Зениной было очень плохо, и её еле держали ноги, но она всё же услышала, как Брусилов высадил в своей комнате оконную раму и спрыгнул в сад…
* * *
Зенина всхлипнула и поднесла платочек к глазам.
- Дальше вы знаете, Роман Васильевич…
- Тамара Аркадьевна, как вы думаете, ваша дочь могла вступить в половые отношения с отчимом не по принуждению?
- Думаю, что да… Скажите, она мертва?
- Мертвее некуда… Смерть наступила почти мгновенно от разрыва сердечной мышцы. Она очень сильно разложилась, и уже сегодня состоятся похороны, - поведал ей Невзоров.
- Это я убила её… Скажите, меня отпустят на её похороны? – с надеждой спросила она.
- Вас никто не собирается задерживать, - ответил он.
Вскоре же последовало распоряжение об аресте Брусилова и Кобылина. В то же время было решено допросить Каретникова.
Но присяжный поверенный бесследно исчез, а смертельно пьяного «вампира» нашли в кабаке.
На другой день Кобылин дал показания и подтвердил то, о чём рассказала Зенина. При более глубоком дознании он признался в том, что в течение многих лет раскапывал могилы и затем вступал в половые контакты с трупами молодых женщин или девочек. В каждом случае он оставлял тела в гробу и снова зарывал могилы, приводя их в полный порядок…
Довольно скоро Зенина Тамара Аркадьевна сошла с ума, и была помещена в Обуховскую больницу. А в её доме поселилась молодая чета – её племянница со своим мужем, штабс-капитаном в отставке. Примерно, через три месяца они получили письмо из Грузии на имя Зениной. Некая Ремизова, у которой одно время был на постое Брусилов, писала:
«Уважаемая Т.А. Я случайно нашла в записной книжке Олега Петровича адрес с вашей фамилией и инициалами, которые были подчёркнуты красным карандашом. Не знаю, кто вы ему: жена, невеста или просто знакомая, но почему-то решила написать именно вам, хотя адресов с именами женщин в книжечке достаточно много. Мы живём рядом с Черкессией. После приезда О.П. в наши края, его как-то увидела Патимат, это наша прорицательница, и она, глядя ему вслед, сказала: «Он заклеймён тяжёлым проклятьем, и за ним скоро придут тёмные силы». Всё бы ничего, да только её предсказание сбылось. Началось с того, что О.П. увлёкся одной знатной черкешенкой, необыкновенной красоты. Этот человек умел влюбить в себя кого угодно, и говорят, что эта черкешенка не устояла. Не знаю подробностей, но вдруг её куда-то увезли, а О.П. нашли через несколько дней в овраге с пулей в груди, но без головы. Так и похоронили, кто знает, может быть, пожелаете приехать на его могилку, потому и пишу. Прилагаю свой адрес. Ремизова Тамара».
* * *
Зениной не показали письма, да и не было в этом нужды. Через год с небольшим состояние её здоровья резко ухудшилось, и она, не приходя в рассудок, скончалась в той же больнице…
Комментариев нет:
Отправить комментарий